И в зеркале моём, и в зазеркалье… Стихи и проза - Татьяна Славская

В конце вечера он провожал её домой. За десяток шагов до своего подъезда она неизменно начинала прощаться. «Что, мама строгая?» – как-то поинтересовался он. «Нет, я живу со старшей сестрой. Она врач, работает на „скорой“. Её зовут Тина». Ну что ж, сестра так сестра, его это не особенно волновало. «А на чаёк меня пригласишь?» Сана отрицательно покачала головой. Нет так нет – ему было легко и радостно с этой девочкой, и он не торопился ничего менять в их отношениях.

За несколько встреч Сана ни разу не пригласила его к себе. Он и не настаивал – кто знает, что за отношения у неё с сестрой. «Тина, Ти-на… странное какое-то имя», – подумал он и сразу забыл об этом.

ТИНА лежала в постели, готовясь ко сну, и думала о том, как удивительно близки они с дочерью. Как две подруги, которым хорошо вместе и которые всегда находят, о чём поговорить. И внешне они похожи, да и разница в возрасте минимальная, если речь идет о матери и дочери. Теперь их часто принимали за сестёр: в свои тридцать три года Тина выглядела на двадцать пять, а Сана – Саша, Сашенька, Александра, названная так в честь отца, казалась старше своих лет.

…Тина познакомилась со своим будущим мужем, когда училась в девятом классе. Александр был старше её на десять лет, работал на кафедре иностранных языков одного из столичных вузов и по совместительству вел кружок английского языка в её школе. Их роман был яркой сенсацией на фоне четкой размеренности школьных будней и вызвал множество кривотолков. Шестнадцатилетняя Тина прошла сквозь всё с высоко поднятой головой, ослепленная первой своей самозабвенной любовью. Через несколько месяцев она поняла, что беременна, но и это не заставило её опустить голову: ни на один миг она не ощутила страха быть обманутой и брошенной…

С возрастающим беспокойством Тина вспомнила недавний разговор с дочерью.

– Тина, сестрёнка, – окликнула её Сана из ванной комнаты, и Тина, уже улёгшаяся в постель, насторожилась: именно так, шутя, начинала дочь разговор, если хотела скрыть неловкость или чувствовала себя в чём-то виноватой.

То, что они походили на сестёр, нравилось им обеим, и они частенько пользовались этим, представляясь сёстрами, устраивая весёлые розыгрыши людям незнакомым. Это ещё больше сближало их, и даже дома Сана с шутливой теплотой обращалась к ней по имени. Так и на этот раз. Окликнув мать из ванной, Сана через мгновение прибежала к ней, распаренная, в синем махровом халате, с мокрыми волосами, взобралась на постель и приткнулась бочком, поджав коленки.

– Знаешь что, Тинуль… – А в глаза не смотрит. – Знаешь, я… – И пауза. – Я хочу тебе сказать… Только ты не волнуйся, я сейчас сразу скажу. Я… Я влюбилась.

– Знаю, – спокойно ответила Тина.

Глаза у Саны округлились.

– Да, знаю, и догадаться об этом не столь уж трудно. По твоему ежевечернему отсутствию – раз. По твоим постоянным недомолвкам – два. По усиленному вниманию к одежде – три… Это случайно не Антон, что без конца звонит тебе по телефону?

– Нет, – тихо ответила Сана, – это Евгений.

– Евгений? Я не помню никого с таким именем.

– Да, – тихо сказала Сана, – это очень редкое имя. – И замолчала.

Молчала и Тина.

– Что ты молчишь, мамочка?

– Я молчу? – удивилась Тина. – Рассказывай, я слушаю.

– Его зовут Евгений. Он инженер. Он работает в конструкторском бюро, на заводе. И он старше меня на десять лет. Да-да, как было у вас с папой. И он похож на папу, и у нас всё будет так же, как было у вас… Он… Я вас скоро познакомлю. Он такой… Я… – Сана остановилась, ощутив, что взяла весьма сильный разгон, а сказать ей больше нечего.

Тина гладила ее по мокрым волосам. Гладила и гладила.

– Хорошо, моя девочка. У нас будет время поговорить.

Материнское «девочка» вмиг сделало Сану маленькой и сонной. Она перевела дыхание, успокоенно зевнула, потянулась и ушла спать.

САНА проснулась с каким-то непонятным ей самой чувством. Но, вспомнив обращенное к ней вечером материнское «девочка…», ощутила нечто похожее на раздражение. Вот и Евгений, бережно целуя её в волосы при расставании, нередко говорил: «На сегодня всё, девочка, мне завтра надо пораньше на работу». Она понимала, что это отговорки, а суть именно в том, что она «девочка», что ей всего шестнадцать, и Евгений боится или не решается проявить свои чувства. Её обижала его сдержанность, так хотелось каких-то особенных слов, за которыми не только теплота и нежность, но и любовь, и даже страсть. Потому что сама она жила только во время встреч с Евгением: всё, что оставалось вне этих встреч, было для неё почти незаметным и несущественным, – так, время, которое надо скоротать. Только присутствие Евгения давало ей ощущение настоящей жизни, в которую она включилась так полномерно. И она взволнованно вбирала в себя каждый миг этой новой, почти взрослой, неожиданно открывшейся ей жизни. Одно лишь вызывала досаду: «Девочка… Они все считают меня маленькой…» В этом «все» она впервые объединила в своем сознании мать и Евгения. Объединила с обидой, словно провела черту между ними и собой.

…Она резко вскочила с постели и побежала в ванную умываться. И во время завтрака, и по дороге в школу, и на уроках она думала об одном: «Всё, хватит. Я люблю его. Люблю. И я уже не ребенок. Сегодня я пойду к нему домой… Вот так-то, Женя, Женечка, Евгений. Ты увидишь, что я уже взрослая».

ЕВГЕНИЙ посмотрел на часы – было семь тридцать вечера. Они договорились встретиться в семь, но Саны не было. Позвонить ей? Нет, решил, подожду. Давая ему телефон, Сана предупредила: «Только на крайний случай». Но сегодняшний день на крайний случай никак не походил.

Он вдруг различил её – вдалеке, в толпе прохожих. Не пошел навстречу, а остановился и стал ждать. Она мягко, медленно приближалась к нему – милая, тоненькая, чуть смущенная его взглядом.

– Извини, у Тины что-то случилось на работе, и она ушла в ночную смену. Я помогала ей собираться.

Он смотрел на Сану и видел, что она встревожена. Нет, не из-за сестры, – в этом он почему-то был уверен.

– Что мы сегодня делаем? Ты не хочешь куда-нибудь пойти? Может быть, на концерт…

– Нет, сегодня мы только гуляем. – В её словах была непонятная ему напряженность.

Вечер был непохож на остальные. Сана не подхватывала шуток, не иронизировала. Он чувствовал – она думает о чём-то своём.

– Ты сегодня такая серьезная, – сказал он, – я тебя даже немного побаиваюсь.

Впервые за вечер она рассмеялась: «Я себя тоже боюсь».

Позже он проводил её до дома, простился.

– Нет, – сказала она, – сегодня я провожаю тебя.

– Хорошо, – легко согласился Евгений, – а потом я тебя.

– Посмотрим, – она засмеялась снова. Они дошли до его дома и быстро, словно предупреждая возможность отказа или иного поворота событий, Сана попросила:

– Мне хочется чаю, – и насмешливо пригрозила, – не смей мне возражать.

Они пили чай и слушали музыку, разговаривали. Включить танцевальную музыку он почему-то не решался. Он понимал, что Тины нет дома и Сана не торопится. В нём нарастало смятение, страстное желание обнять, прижать к себе эту девочку и вместе с тем – страх: «Что же это я, она ведь совсем ребенок! Нет, я не обижу, я не могу её обидеть…»

Сана сидела тихо, почти присмирев под его взглядом. Но смирение было только кажущимся. Она была вся – ожидание. Только ожидание.

На какой-то миг молчание затянулось, и первой не выдержала Сана. Она встала из-за стола, почти вплотную подошла к Евгению и подняла на него глаза. В них было столько тревоги, любви, ожидания, надежды, что он не выдержал, рванулся к ней, подхватил на руки, прижал к себе: «Девочка моя… Дорогая…»

Она услышала только «дорогая» и успела подумать, что, наверное, отец вот так держал на руках мать, когда объяснялся ей в любви, и так же держал на руках её, когда она была совсем маленькой. Но теперь она взрослая, теперь всё иначе – её любит настоящий мужчина, и сейчас он, как отец маму, унесёт её не просто в другую комнату, а в другую жизнь…

ЕВГЕНИЙ чувствовал, как податливы и беспомощны её губы, как вздрагивают от каждого его прикосновения её по-детски угловатые плечи, и что-то в его душе стучало – остановись, остановись. Остановись, еще не поздно.

Поздно. В нём уже не было страха, потому что страх – это мысль о будущем, у него же было только настоящее в лице этой девочки, трогательно неловкой в каждом своём движении.

Потом они тихо лежали рядом и молчали. Он понимал, что должен сказать ей какие-то слова, успокоить… Но слов не было. И он гладил и гладил её по голове. Молчала и Сана. Молчала и потом – всю дорогу, пока он провожал её домой. Одна мысль неотступно билась в ней – он не сказал, что любит её… он ничего не говорил о любви…

Прощаясь, Евгений мягко обнял её за плечи, чуть склонившись, тихо сказал: «Всё будет хорошо. Ты ничего не бойся. Это всегда так трудно вначале…»